Введение
Вопросы признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений традиционно и стабильно привлекают внимание как процессуалистов, так и представителей науки международного частного права. Научный и академический интерес вполне понятен: с учетом интенсивного характера современных международных экономических отношений законодатель стремится найти такое регулирование, которое сделало бы российскую юрисдикцию привлекательной для иностранных инвесторов. Однако каким именно должно быть такое регулирование — вопрос, требующий детального и доктринального осмысления. По публикациям последних лет можно заметить появление принципиально новых вопросов, которые ранее казались если не решенными, то как минимум не имеющими большой актуальности. Например, в российской доктрине наблюдается постепенное переосмысление подхода, подразумевающего абсолютную невозможность признания и приведения в исполнение иностранного судебного решения, отмененного в месте вынесения <1>. Вместе с тем не утрачивают актуальности и иные вопросы, которые были предметом исследования еще в научных трудах Л.А. Лунца, М.М. Богуславского: основания признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений, основания для отказа в выдаче экзекватуры, роль суда в рассматриваемой процедуре и т.п. <2>.
———————————
<1> См., например: Гольский Д.Г. Признание и приведение в исполнение арбитражных решений, отмененных судом места их вынесения: дис. … канд. юрид. наук. М., 2017. 184 с.; Матвеева А.И. Исполнение отмененных решений иностранных арбитражных судов: долгожданное нововведение или путь к неопределенности? // Международное правосудие. 2016. N 3. С. 18 — 36.
<2> См. Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1949; Богуславский М.М., Рубанов А.А. Правовое сотрудничество СССР со странами народной демократии // Советский ежегодник международного права — 1958 г. М., 1959.
В настоящей статье предлагаем вновь обратиться к ряду принципиальных вопросов признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений (на основе практики арбитражных судов) и предложить новые выводы относительно актуальных проблем данной процедуры.
Исполнение иностранных судебных решений как гарантия доступности правосудия
В самом общем виде смысл и предназначение признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений можно определить как обеспечение реального, а не номинального характера доступности правосудия. Уместной представляется ссылка на Постановление Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) по делу «Hornsby v. Greece» <3>, в котором подчеркивалось, что исполнение судебного решения охватывается содержанием права на справедливое судебное разбирательство. Иными словами, правосудие для конкретного лица, обратившегося за судебной защитой, приобретает ценность лишь после фактического исполнения вынесенного судебного решения. Заметим, что Постановление ЕСПЧ по делу Hornsby касалось исполнения судебного решения в пределах конкретного государства, в связи с чем исследователи часто критикуют попытки распространения позиции ЕСПЧ на вопросы трансграничного исполнения судебных решений <4>. Однако позволим не согласиться с данной критикой. В основе исполнения судебного решения (как в трансграничном, так и внутригосударственном аспекте) лежит право человека на судебную защиту. Этому праву корреспондирует обязанность государства создать эффективный механизм реализации судебной власти. Наличие трансграничного аспекта не отменяет данную обязанность, а лишь придает ей определенную специфику. Если вопросам исполнения «обычного» судебного решения посвящено внутригосударственное исполнительное производство, то вопросам иностранного судебного решения — так называемое международное исполнительное производство. При этом и то и другое корнями уходят в фундаментальное право человека на справедливое судебное разбирательство и вместе с тем в право на фактическое исполнение судебного решения. Отметим также, что современные исследования в области исполнительного производства в качестве международно-правовой основы принудительного исполнения (в том числе с иностранным элементом) определяют Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и, соответственно, прецедентную практику Европейского суда по правам человека <5>.
———————————
<3> Hornsby v. Greece, 107/1995/613/701, judgment of 19 March 1997.
<4> См., например: Костин А.А. К вопросу об обязанности государства обеспечить признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений: взгляд Европейского суда по правам человека на данную проблему // Российский ежегодник Европейской конвенции по правам человека (Russian Yearbook of the European Convention on Human Rights) / М.В. Агальцова, Т.К. Андреева, Е.Е. Баглаева и др. Вып. 4: Роль прецедента в толковании Европейской конвенции по правам человека. М., 2018. С. 188 — 215.
<5> См.: Гальперин М.Л. Исполнительное производство: учебник. М., 2017. С. 438 — 439.
Термин «международное исполнительное производство» обладает значительной долей условности и пока не получил развернутого теоретического осмысления. В практической же плоскости большое значение имеет ряд международных соглашений и конвенций, посвященных трансграничному исполнению судебных решений. Самой известной, пожалуй, является Конвенция о признании и приведении в исполнение иностранных арбитражных решений 1958 г. (Нью-Йоркская конвенция). Не менее актуальными являются и иные международные соглашения, среди которых Конвенция по вопросам гражданского процесса 1954 г. (Гаагская конвенция); Соглашение стран СНГ о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, 1992 г. (Киевское соглашение); Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1993 г. (Минская конвенция). Нельзя обойти вниманием и то, что в июле 2019 г. на 22-й Дипломатической сессии Гаагской конференции по международному частному праву был принят акт о принятии Конвенции о признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений по гражданским или торговым делам. Не без некоторой степени осторожности можно ожидать, что данная Конвенция в дальнейшем откроет новую страницу в теории трансграничного исполнения судебных актов и позволит решать регулируемые ею вопросы на качественно новом уровне.
Примечательно, что исследователи проблематики трансграничного исполнения судебных решений так или иначе возвращаются к выводу о том, что в основе такого исполнения лежит прецедентная практика ЕСПЧ, отчасти рекомендации Совета Европы. А. Узелац, например, заключает, что правовые позиции ЕСПЧ и подходы Совета Европы постепенно образуют единую систему стандартов исполнительного производства, актуальную как для внутригосударственного исполнения судебных решений, так и для трансграничного <6>.
———————————
<6> См.: Узелац А. Создание общих европейских стандартов в исполнительном производстве (прецедентное право Европейского суда по правам человека и рекомендации Совета Европы) // Вестник гражданского процесса. 2011. N 1. С. 188 — 198.
Таким образом, видится обоснованным рассмотрение трансграничного исполнения судебных актов именно в качестве гарантии доступности правосудия. Географические и политические границы не должны приводить к возникновению границ бюрократических. Наличие эффективной системы признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений является одним из ярких признаков международной правовой интеграции государств. Правда, стоит признать, что теоретическая концепция транснационального исполнения судебных решений находится пока в стадии формирования, в связи с чем исследователи воздерживаются от конкретных выводов и предлагают лишь общие прогнозы развития такой концепции в будущем <7>.
———————————
<7> См.: Гальперин М.Л. Транснациональное исполнительное производство: взгляд в будущее // Закон. 2012. N 5. С. 140 — 146.
Обратим внимание, что как исследования в области международного частного права <8>, так и научно-практические работы в области исполнительного производства исходят из того, что эффективный механизм признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений имеет положительные экономические последствия <9>. Действительно, если в каком-то конкретном государстве невозможно исполнить зарубежное судебное решение (например, о взыскании задолженности с контрагента), то такое государство рискует утратить интерес и доверие иностранных инвесторов. На этом фоне показательно обобщение А. Узелаца, который по итогам анализа специфики исполнительного производства (как внутригосударственного, так и транснационального) в странах бывшей Югославии с сожалением констатировал, что неутешительное положение дел в этой области свидетельствует не только о несовершенстве правовой системы, но и о серьезной экономической проблеме <10>.
———————————
<8> См., например: Хлестова И.О., Щукин А.И. Признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений, принятых в связи с производством по делам о банкротстве, в свете Типового закона ЮНСИТРАЛ 2018 г. // Журнал российского права. 2020. N 1. С. 122 — 139.
<9> См.: Гальперин М.Л. Исполнительное производство. С. 438.
<10> См.: Узелац А. Неисполнение судебных решений как системная проблема стран с переходной экономикой // Европейский гражданский процесс и исполнительное производство: сб. матер. Междунар. науч.-практ. конф., г. Казань, Казанский (Приволжский) федеральный университет, 25 марта 2011 г. / отв. ред. Д.Х. Валеев. М., 2012. 335 с.
Вместе с тем, рассматривая трансграничное исполнение судебных решений в контексте доступности правосудия, уместно заметить, что право на доступ к правосудию по смыслу практики ЕСПЧ не является абсолютным и может быть ограничено. Европейский суд выработал конкретные критерии возможности ограничения этого права: соразмерность преследуемой цели, наличие эффективного механизма обжалования отказа в судебной защите в вышестоящие инстанции <11>. Эта практика в полной мере актуальна для вопросов международного исполнительного производства. Признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений не может быть безусловным и требует не только развернутого регулирования в национальной правовой системе, но и в первую очередь наличия четкой системы оснований придания зарубежному судебному решению юридической силы национальным судебном органом.
———————————
<11> О соответствующей прецедентной практике ЕСПЧ см.: Фокин Е.А. Эволюция идей доступности правосудия в правовой науке и практике Европейского суда по правам человека // Международное правосудие. 2018. N 4. С. 97 — 112.
Основания признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений в юридической доктрине
Рассматриваемая проблематика признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений является достаточно объемной и масштабной, в связи с чем вполне заслуженно становится предметом диссертационных и монографических исследований <12>. Остановимся на отдельных проблемах, которые, как представляется, являются принципиальными не только с точки зрения теоретических подходов, но и с позиций судебной практики.
———————————
<12> Приведем некоторые из них: Князева Л.В. Признание и приведение в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений в США: дис. … канд. юрид. наук. М., 2015. 215 с.; Костин А.А. Правовые основания признания и исполнения иностранных судебных решений в Российской Федерации: дис. … канд. юрид. наук. М., 2018. 266 с.; Литвинский Д.В. Вопросы признания и исполнения решений судов иностранных государств (на основе права Франции и России): автореф. … дис. канд. юрид. наук. СПб., 2003. 24 с.; Муранов А.И. Международный договор и взаимность как основания приведения в исполнение в России иностранных судебных решений. М., 2003. 192 с.
Так, фундаментальным является вопрос о правовых основаниях признания и приведения в исполнение иностранного судебного решения. В теории международного гражданского процесса (международного частного права, международного исполнительного производства) обычно выделяют два таких основания:
- наличие международного договора между государством, на территории которого запрашивается исполнение решения, и государством, в котором это решение вынесено;
- принцип взаимности, который предполагает, что решение суда иностранного государства признается и приводится в исполнение, если в этом иностранном государстве аналогично признаются и приводятся в исполнение решения национального суда <13>.
———————————
<13> См. детальный анализ теоретических подходов к принципу взаимности: Брановицкий К.Л. Принцип взаимности в международном гражданском процессе // Арбитражный и гражданский процесс. 2005. N 8. С. 27 — 34.
Российский законодатель в качестве правового основания придания юридической силы иностранным судебным решениям отдает предпочтение наличию международного договора. Именно такой подход отражен в ч. 1 ст. 241 АПК РФ 2002 г. О принципе взаимности в указанной норме не упоминается. Исследования практики применения арбитражного процессуального законодательства все же содержат примеры, когда иностранные судебные решения признавались и приводились в исполнение не в силу международного договора, а на началах взаимности <14>. Вместе с тем приводимые примеры не отличаются многочисленностью и не позволяют сделать вывод о том, что в практике сформировался некий общий и широко распространенный подход. В силу изложенного возникает вопрос о перспективах принципа взаимности при его возможном закреплении в процессуальном законодательстве.
———————————
<14> См.: Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный) / под ред. В.В. Яркова. 4-е изд. М., 2020. С. 795 (автор — В.В. Ярков).
Прежде всего отметим, что периодически рассматриваемый принцип все же пытается «пробиться» в действующее законодательство. Так, по воспоминаниям Н.И. Марышевой, «при разработке ГПК РФ и АПК РФ обсуждался вопрос о закреплении в законодательстве более широкого подхода — допущения исполнения решений иностранных судов и при отсутствии международного договора, если соблюдена взаимность, т.е. если в стране, суд которой вынес решение, акты российских судов исполняются. Однако законодатель, как видно, отверг эту позицию, не сочтя в современных условиях возможным менять традиционный подход» <15>.
———————————
<15> Международное частное право: учебник для академического бакалавриата / под ред. Н.И. Марышевой. М., 2015. С. 467.
Следующая попытка нормативного закрепления принципа взаимности состоялась при разработке Концепции единого Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, который, как известно, не был принят <16>. В качестве обоснования необходимости изменения общего подхода приводились ссылки на следующие судебные акты:
- определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ 2002 г., в котором принцип взаимности все же был применен;
- Постановление ЕСПЧ по делу «Petr Korolev v. Russia», в котором Европейский суд заключил, что российская правовая система не исключает принудительного исполнения судебных решений, принятых судами того государства, с которыми у России отсутствует соответствующий договор <17>.
———————————
<16> См. Концепцию единого Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (одобрена решением Комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству ГД ФС РФ от 8 декабря 2014 г. N 124 (1)).
<17> Petr Korolev v. Russia. App. no. 38112/04. Decision of 21 October 2010.
Указанные ссылки приводились как в самой Концепции, так и в научных комментариях к процессуальному законодательству <18>. Вместе с тем данные аргументы видятся недостаточно убедительными. Так, отдельно взятый судебный акт, пусть и высшей судебной инстанции, вряд ли может быть поводом для изменения общего законодательного подхода, тем более, что в последующей практике Верховный Суд РФ свою позицию о принципе взаимности не повторял. Нерелевантными видятся и ссылки на дело «Petr Korolev v. Russia». ЕСПЧ не делал выводов о пробельности российского законодательства или о его низком качестве. Какие-либо нарушения права на справедливое судебное разбирательство выявлены не были. Более того, рассмотренное дело касается уголовного процесса, поэтому его использование в аргументации изменений гражданского и арбитражного процессуального законодательства выглядит несколько странным.
———————————
<18> См., например: Загидуллин М.Р., Рузакова О.А., Ситдиков Р.Б. Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу Российской Федерации // Вестник гражданского процесса. 2017. N 4. С. 112 — 148.
Оценивая перспективы принципа взаимности в российском законодательстве, обратим внимание на ст. 1 Федерального закона от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)», которая закрепляет указанный принцип для иностранных решений о банкротстве при отсутствии международного договора. Однако исследователи, комментируя данную норму, заключают, что признание и приведение иностранных судебных решений о банкротстве на началах взаимности — явление крайне редкое, если не сказать несуществующее <19>.
———————————
<19> См.: Долганичев В.В. Проблемные вопросы признания иностранных банкротств в Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. 2018. N 12. С. 43 — 46.
Примечателен и опыт Евразийского экономического союза. В некоторых государствах — членах ЕАЭС принцип взаимности в признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений получил законодательное закрепление, однако каких-либо изменений на практике это не повлекло. Более того, при заявлении соответствующих ходатайств сторонами суды указывают на невозможность применения начал взаимности в силу их противоречия публичному порядку <20>.
———————————
<20> См.: Брановицкий К.Л., Аленкина Н.Б. Правовой режим признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений в Евразийском экономическом союзе // Вестник гражданского процесса. 2018. N 6. С. 168 — 192.
Таким образом, можно заключить, что объективная и острая потребность в закреплении принципа взаимности как основания для признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений в настоящее время в России отсутствует. Отказ от данного принципа в процессуальных кодексах видится не пробелом, а, скорее, общим подходом законодателя.
Кроме того, если теоретически предположить, что принцип взаимности все же найдет закрепление в действующем законодательстве, то нетрудно спрогнозировать возникновение на практике следующих вопросов.
Каким образом следует распределять бремя доказывания? Должен ли истец доказывать взаимное исполнение национальных судебных решений в соответствующем государстве или ответчик должен доказывать отсутствие такового исполнения? Либо же суд самостоятельно определяет наличие или отсутствие взаимности с иностранными юрисдикциями?
Какими именно доказательствами необходимо подтверждать взаимное исполнение в иностранном государстве? Должны ли это быть решения по аналогичным спорам или же в качестве доказательств могут приниматься любые судебные акты?
Наконец, кто должен делать первый шаг во взаимности? Может ли российский суд признать и привести в исполнение решение иностранного государства, надеясь на последующую ответную взаимность судебных органов данного государства?
Указанные прогнозируемые проблемы позволяют заключить, что возможное включение принципа взаимности в качестве правового основания для признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений никаких практических проблем не решит, но зато с высокой долей вероятности создаст новые.
Отметим при этом, что наличие международного договора как правового основания для признания и приведения в исполнение иностранного судебного решения тоже не стоит идеализировать. Как известно, процесс подготовки и заключения международного соглашения достаточно длительный, трудоемкий и к тому же напрямую зависящий от специфики международных отношений. Вместе с тем сотрудничество между компаниями из разных юрисдикций может протекать достаточно быстро. Очевидно, что при заключении соглашений компании из разных государств, с одной стороны, заинтересованы в сотрудничестве, а с другой — вряд ли готовы ждать подписания и ратификации международного договора о правовой помощи между соответствующими государствами (как минимум потому, что государства по разным причинам к заключению такого договора могут оказаться и не готовы). В связи с этим признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений исключительно на основании международного договора может стать фактором снижения инвестиционной привлекательности. Как подчеркивалось выше, иностранный инвестор вряд ли заинтересован в сотрудничестве с компаниями из государства, в котором невысоки шансы на эффективную судебную защиту. В то же время это актуализирует вопрос поиска других средств правовой защиты, например, включение в соглашение между компаниями положения о рассмотрении споров арбитражным учреждением, решения которого будут признаваться в обоих государствах. Но применительно к теоретическим основам признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений пока представляется возможным констатировать, что традиционно выделяемые правовые основания легализации иностранных судебных актов (принцип взаимности, международное соглашение) имеют как преимущества, так и недостатки.
Практические подходы к признанию и приведению в исполнение иностранных судебных решений
Дела о признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений не являются редкостью в российских судах (хотя и встречаются, как правило, в арбитражных судах наиболее крупных регионов, например, в Арбитражном суде г. Москвы). Не вызывает сомнений, что как у арбитражных судов, так и у Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ сформировался определенный набор практических подходов к данной категории дел.
Так, ст. 244 АПК РФ содержит семь оснований для отказа в признании и приведении в исполнение решений иностранного суда. Данный список выглядит закрытым, однако в правоприменительной практике наиболее ярко выражены отказы по мотивам нарушения иностранным судебным решением российского публичного порядка (п. 7 ч. 1 ст. 244 АПК РФ). Расширительное толкование публичного порядка, о котором пойдет речь далее, фактически делает ст. 244 АПК РФ открытой.
Понятие «публичный порядок» для рассматриваемой категории дел не является эксклюзивным и, как известно, имеет не меньшую актуальность для признания и приведения в исполнение третейских судов, международных коммерческих арбитражей, в целом для споров, осложненных иностранным элементом. Целесообразность наличия подобного понятия в законодательстве (как основания для отказа в придании юридической силы тому или иному решению) сводится к необходимости «фильтра» российской юрисдикции от очевидно неприемлемых юридических актов.
Однако попытки уточнения понятия «публичный порядок» оказались для науки и практики чрезвычайно сложными и пока не привели к конкретным результатам. Последняя из таких попыток была предпринята в Постановлении Пленума ВС РФ от 10 декабря 2019 г. N 53 «О выполнении судами Российской Федерации функций содействия и контроля в отношении третейского разбирательства, международного коммерческого арбитража» (далее — Постановление Пленума N 53). Согласно п. 51 данного Постановления «под публичным порядком понимаются фундаментальные правовые начала (принципы), которые обладают высшей императивностью, универсальностью, особой общественной и публичной значимостью, составляют основу построения экономической, политической, правовой системы Российской Федерации». Разработка и Постановления Пленума N 53 в целом, и п. 51 в частности сопровождалась значительными дискуссиями. Так, при разработке дефиниции публичного порядка в одной из возможных редакций предлагалось сделать акцент не на фундаментальных правовых началах, обладающих высшей императивностью, а на законодательных основах правопорядка Российской Федерации. Однако в итоговой версии документа от данного подхода отказались <21>.
———————————
<21> См.: Плешанова О.П. В мире животных // Закон. 2019. N 12. С. 82 — 94.
Подходы к публичному порядку, в целом аналогичные подходу Постановления Пленума N 53, можно встретить в Постановлении Пленума ВС РФ от 9 июля 2019 г. N 24 «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации». Попытки конкретизации понятия «публичный порядок» предпринимал и ВАС РФ <22>.
———————————
<22> Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 26 февраля 2013 г. N 156 «Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел о применении оговорки о публичном порядке как основания отказа в признании и приведении в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений».
Как видится, конкретное понимание, что же представляет собою публичный порядок в российской судебно-арбитражной практике, все же отсутствует. Так, Д.М. Сарваров и А.Э. Мухаметшин по итогам анализа и обобщения подходов судов пришли к заключению, что к нарушениям публичного порядка российские суды относят противоречия интересам российского бюджета, ошибку в выборе подлежащего применению права, отсутствие надлежащего порядка корпоративного одобрения сделки, нарушение права на справедливое судебное разбирательство, несоразмерность мер гражданско-правовой ответственности <23>. Иными словами, даже этот краткий перечень показывает, что к публичному порядку суды относят категории как с очевидной «фундаментальностью» (право на справедливое судебное разбирательство), так и совершенно неочевидной (соблюдение корпоративных процедур).
———————————
<23> См.: Мухаметшин А.Э., Сарваров Д.М. Категория «публичный порядок» в контексте применения норм глав 30 и 31 АПК РФ в российской судебной практике // Закон. 2019. N 7. С. 92 — 103.
Вышеприведенный перечень «проявлений» публичного порядка в прочтении российской судебной практики можно проиллюстрировать также следующими примерами.
Так, в Определении от 26 сентября 2019 г. N 305-ЭС19-15725 Верховный Суд РФ поддержал позицию нижестоящих судов, которые пришли к выводу, что неполное исследование в иностранном суде документов и доказательств, на которые ссылался заявитель, является достаточным основанием для отказа в признании и приведении в исполнение решения этого иностранного суда по мотивам нарушения публичного порядка. В Определении ВС РФ от 19 декабря 2019 г. N 309-ЭС19-23138 по делу N А60-14725/2019 публичный порядок (как и в ряде других судебных актов ВС РФ) увязывается с принципами добросовестности и законности. В частности, Судебная коллегия ВС РФ поддержала отказ в признании и приведении в исполнение иностранного судебного решения, указав, что данное судебное решение взыскало фиктивно созданную задолженность, заявитель отвечает признакам «фирмы-однодневки», а исполнение решения на территории Российской Федерации позволит вывести активы ответчика — добросовестного участника экономических отношений — в иностранное государство. В целом аналогичные подходы содержатся и в Определении ВС РФ от 8 февраля 2019 г. N 305-ЭС18-24842 по делу N А41-15132/18.
Определением от 22 января 2019 г. N 305-ЭС18-23758 по делу N А40-77123/2018 Верховный Суд РФ поддержал позиции нижестоящих судов, признавших нарушением публичного порядка несоблюдение принципов независимости и беспристрастности судей в иностранном суде (любопытно отметить, что согласно судебным актам заинтересованное лицо привело минимальные доказательства несоблюдения этих принципов). В деле N А40-169104/2018 суды пришли к выводу, что заключенная в иностранной юрисдикции сделка (ставшая в итоге предметом спора в иностранном суде) направлена на уклонение от уплаты налогов в Российской Федерации, поэтому признание и приведение в исполнение решения о взыскании задолженности по этой сделке противоречило бы публичному порядку Российской Федерации <24>.
———————————
<24> См. Определение ВС РФ от 29 марта 2019 г. N 305-ЭС19-2390 по делу N А40-169104/2018.
Перечень примеров нарушения публичного порядка можно продолжать и далее. Проводя некоторые сравнения, определение границ публичного порядка можно сопоставить с попыткой догнать линию горизонта: при внешней видимости конкретно их установить и очертить становится практически невозможно.
В процессуальной же плоскости все более принципиальным становится вопрос о доказывании соответствия иностранного судебного решения российскому публичному порядку. Так, если признание и приведение в исполнение решения зарубежного суда сопряжено с рассмотрением в российских судах дела о банкротстве, то Верховный Суд РФ нередко указывает, что к конкурсным кредиторам, указывающим на нарушение публичного порядка, применяется пониженный стандарт доказывания (оговоримся, что понимание стандартов доказывания российской высшей судебной инстанцией отличается своеобразием) <25>. Вместе с тем данные подходы начинают постепенно экстраполироваться и на иные категории дел. Общего обзора практики судов первой инстанции достаточно, чтобы заметить, что при заявлении заинтересованным лицом доводов о нарушении иностранным судебным решением российского публичного порядка (даже при отсутствии внятных аргументов) бремя доказывания сразу же смещается на заявителя, у которого возникает обязанность доказать, что такое нарушение отсутствует. Эта тенденция видится тревожной и, как следствие, можно ожидать формирования негласной презумпции нарушения иностранным судебным решением российского публичного порядка и такой же негласной обязанности заявителя эту презумпцию опровергнуть.
———————————
<25> См. Определение ВС РФ от 17 октября 2017 г. N 310-ЭС17-8992 по делу N А54-3033/2016.
Из общей судебной практики по вопросу нарушения российского публичного порядка явно выделяется Определение ВС РФ от 29 июля 2015 г. N 310-ЭС15-5564 (относящееся, правда, к проблематике не иностранных судебных решений, а решений третейских судов). В рамках данного дела судом округа было отказано в признании и приведении в исполнение решения третейского суда со ссылкой на нарушение публичного порядка, под которым подразумевалось нарушение интересов налогового органа. Вместе с тем Судебная коллегия ВС РФ отменила Постановление суда округа и указала на то, что установленные судом округа обстоятельства не входят в понятие публичного порядка. При этом Определение ВС РФ от 29 июля 2015 г. N 310-ЭС15-5564 по делу N А23-3876/2014 содержало заслуживающий всяческой поддержки тезис о том, что толкование публичного порядка, исключающее «право взыскателя на легализацию иностранного решения, нарушает баланс прав сторон, поскольку право взыскателя на своевременное и эффективное правосудие ограничивается в части принудительного исполнения судебного акта». К сожалению, в дальнейшей практике ВС РФ данная позиция не получила заметного развития.
Обратим внимание, что проблематика публичного порядка имеет значительную актуальность и для международных коммерческих арбитражей. Так, в Определении ВС РФ от 12 марта 2020 г. N 304-ЭС19-20506 по делу N А27-5147/2019 сформулирована позиция о том, что если арбитраж фактически администрировало не иностранное арбитражное учреждение, а организация с местом нахождения в Российской Федерации, при этом не имеющая соответствующего разрешения, то арбитражное решение считается вынесенным в обход закона, с противоправной целью и противоречит публичному порядку Российской Федерации. Эта правовая позиция уже была предметом анализа в научной литературе <26>.
———————————
<26> См.: Гальперин М.Л. Из Сингапура в Хельсинки через Кемерово, или Какой арбитраж должен считаться иностранным? // Вестник экономического правосудия. 2020. N 5. С. 4 — 11.
Кратко рассмотрим и иные основания отказа в признании и приведении иностранных судебных решений, предусмотренных ст. 244 АПК РФ. Пункты 1, 2, 4, 5, 6 ч. 1 данной статьи представляют собой классические процессуальные нарушения, которые присутствуют в российском правопорядке как безусловные основания для отмены решения, основания для оставления иска без рассмотрения, для прекращения исполнительного производства. Например, Определением Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 29 ноября 2019 г. N 305-ЭС19-13456 были отменены судебные акты нижестоящих судов, отказавших в признании и приведении иностранного судебного решения по мотивам отсутствия надлежащего извещения ответчика о месте и времени судебного заседания. Верховный Суд РФ с выводами судов не согласился и указал, что в материалах дела имеются достаточные доказательства, подтверждающие извещение уполномоченных представителей ответчика <27>.
———————————
<27> См. Определение ВС РФ от 29 ноября 2019 г. N 305-ЭС19-13456 по делу N А40-217053/2018.
Любопытно, что несмотря на наличие в ст. 244 АПК РФ указания на несоблюдение порядка извещения как на самостоятельное основание для отказа в признании и приведении иностранного судебного решения (п. 2 ч. 1 ст. 244 АПК РФ), нередко суды при наличии таких нарушений все равно делают ссылки на нарушение публичного порядка (п. 7 ч. 1 ст. 244 АПК РФ). Так, в Определении от 30 апреля 2019 г. N 310-ЭС19-450 по делу N А35-2592/2018 Верховный Суд РФ, установив нарушение порядка извещения ответчика, ссылается на нарушение публичного порядка: «Признание и приведение в исполнение на территории Российской Федерации решения иностранного суда, вынесенного без надлежащего уведомления стороны спора о процессе, противоречит как публичному порядку Российской Федерации, так и нормам международного права и законодательства Российской Федерации, поскольку лишает одну из сторон процесса права на справедливое судебное разбирательство».
Аналогичная «судьба» постигла и п. 4 ч. 1 ст. 244 АПК РФ, согласно которому основанием для отказа в признании и приведении в исполнение иностранного судебного решения является наличие вступившего в законную силу решения суда в Российской Федерации, принятого по спору между теми же лицами, о том же предмете и по тем же основаниям. В частности, смешение этого основания с нарушением публичного порядка можно наблюдать в Определении ВС РФ от 27 сентября 2017 г. N 310-ЭС17-5655 по делу N А54-3603/2016: «Учитывая наличие состоявшегося арбитражного решения 2005 года по спору между обществом и компанией, признание и приведение в исполнение решения Немецкой институции по арбитражу от 6 февраля 2015 г. по делу DIS-SV-CB-303-13 приведет к нарушению публичного порядка Российской Федерации, так как будет означать признание и приведение в исполнение арбитражного решения, принятого по спору, по которому уже признано и приведено в исполнение в Российской Федерации окончательное арбитражное решение по требованиям, которые были отклонены международным коммерческим арбитражем, т.е. конфликт между сторонами по спорному вопросу прекращен решением арбитража, по поводу данного факта установлена правовая определенность».
Итак, практика применения судами положений АПК РФ о признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений фактически сводится к проблематике публичного порядка и его расширительного толкования. Вопросы соответствия российскому публичному порядку возникают в абсолютном большинстве дел о признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений, в том числе в тех случаях, когда соответствующих предпосылок не имеется. Конкретизация понятия «публичный порядок» способствовала бы формированию сбалансированной судебной практики, предсказуемости практических подходов судов и, следовательно, могла бы стать залогом повышения эффективности судебной защиты по рассматриваемой категории дел. При текущем положении вещей расширительное толкование публичного порядка приводит к тому, что шансы признать и привести в исполнение иностранное судебное решение, к сожалению, крайне невелики.
Заключение
Для процедуры признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений характерна неразрывная связь теоретических подходов и практических позиций. Любая проблема, существующая, казалось бы, исключительно в доктринальной плоскости, имеет все шансы стать вопросом правоприменительной практики. Яркий пример — дискуссия о принципе взаимности и международном договоре как основаниях для придания иностранному судебному решению юридической силы. Отказ российского законодателя от внедрения в процессуальные кодексы принципа взаимности связан преимущественно с прикладными соображениями и риском возникновения большого количества трудноразрешимых вопросов судебной практики.
При этом анализ судебной практики показал, что правоприменительные подходы российских судов по рассматриваемой категории дел сводятся преимущественно к необходимости проверки соответствия иностранного судебного решения российскому публичному порядку. Рассматривая данный вопрос, суды возлагают на заявителя необоснованно завышенное бремя доказывания, вследствие чего шансы выиграть дело у последнего минимальны. Основная проблема, таким образом, состоит не в расширительном толковании публичного порядка российскими судами, а в общей непредсказуемости подходов судов для конкретных заявителей. Судебная практика показывает, что российские суды ссылаются на нарушение публичного порядка в достаточно неожиданных ситуациях (например, при проверке соблюдения корпоративных процедур). Эти обстоятельства в конечном счете создают формальные барьеры на пути к фактическому исполнению иностранных судебных решений, а это, в свою очередь, явный признак нарушения доступа к правосудию.
Формулируя законодательные предложения de lege ferenda, представляется назревшей постановка вопроса о возможной целесообразности не переосмысления, а исключения категории «публичный порядок» из процессуального законодательства и поиска некого альтернативного регулирования. Такое предложение с первого взгляда кажется радикальным, однако еще Л.А. Лунц писал о том, что «разнообразные попытки привести описание или перечень правовых норм, составляющих публичный порядок, не имеют успеха и являются наивными» <28>. Вместе с тем современное понимание идет именно по пути закрепления максимально общего, лишенного конкретики понятия публичного порядка в официальных разъяснениях судебной практики и на этом фоне регулярного расширения перечня возможных его нарушений судами в конкретных делах. Таким образом, текущее положение вещей создает ситуацию правовой неопределенности, что вряд ли способствует эффективной реализации права на судебную защиту.
———————————
<28> Лунц Л.А. Курс международного частного права. М., 2002 (цит. по: Михайлова Е.В., Закирова И.И. К вопросу о механизме признания и приведения в исполнение актов иностранных судов на территории Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. 2016. N 5. С. 30 — 35).
В заключение еще раз обозначим тезис о том, что сбалансированность и эффективность процедуры признания и приведения иностранных судебных решений находятся в неразрывной (пусть и не всегда очевидной) взаимосвязи с общей инвестиционной привлекательностью государства. Совершенствуя законодательное регулирование данной процедуры, можно ожидать и последующего экономического эффекта.
Список литературы
Богуславский М.М., Рубанов А.А. Правовое сотрудничество СССР со странами народной демократии // Советский ежегодник международного права — 1958 г. М., 1959.
Брановицкий К.Л. Принцип взаимности в международном гражданском процессе // Арбитражный и гражданский процесс. 2005. N 8.
Брановицкий К.Л., Аленкина Н.Б. Правовой режим признания и приведения в исполнение иностранных судебных решений в Евразийском экономическом союзе // Вестник гражданского процесса. 2018. N 6.
Гальперин М.Л. Из Сингапура в Хельсинки через Кемерово, или Какой арбитраж должен считаться иностранным? // Вестник экономического правосудия. 2020. N 5.
Гальперин М.Л. Исполнительное производство: учебник. М., 2017.
Гальперин М.Л. Транснациональное исполнительное производство: взгляд в будущее // Закон. 2012. N 5.
Гольский Д.Г. Признание и приведение в исполнение арбитражных решений, отмененных судом места их вынесения: дис. … канд. юрид. наук. М., 2017.
Долганичев В.В. Проблемные вопросы признания иностранных банкротств в Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. 2018. N 12.
Загидуллин М.Р., Рузакова О.А., Ситдиков Р.Б. Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу Российской Федерации // Вестник гражданского процесса. 2017. N 4.
Князева Л.В. Признание и приведение в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений в США: дис. … канд. юрид. наук. М., 2015.
Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный) / под ред. В.В. Яркова. 4-е изд. М., 2020.
Костин А.А. К вопросу об обязанности государства обеспечить признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений: взгляд Европейского суда по правам человека на данную проблему // Российский ежегодник Европейской конвенции по правам человека (Russian Yearbook of the European Convention on Human Rights) / М.В. Агальцова, Т.К. Андреева, Е.Е. Баглаева и др. Вып. 4: Роль прецедента в толковании Европейской конвенции по правам человека. М., 2018.
Костин А.А. Правовые основания признания и исполнения иностранных судебных решений в Российской Федерации: дис. … канд. юрид. наук. М., 2018.
Литвинский Д.В. Вопросы признания и исполнения решений судов иностранных государств (на основе права Франции и России): автореф. … дис. канд. юрид. наук. СПб., 2003.
Лунц Л.А. Курс международного частного права. М., 2002.
Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1949.
Матвеева А.И. Исполнение отмененных решений иностранных арбитражных судов: долгожданное нововведение или путь к неопределенности? // Международное правосудие. 2016. N 3.
КонсультантПлюс: примечание.
Учебник «Международное частное право» (отв. ред. Н.И. Марышева) включен в информационный банк согласно публикации — ИЗиСП; КОНТРАКТ, 2018 (4-е издание, переработанное и дополненное).
Международное частное право: учебник для академического бакалавриата / под ред. Н.И. Марышевой. М., 2015.
Михайлова Е.В., Закирова И.И. К вопросу о механизме признания и приведения в исполнение актов иностранных судов на территории Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. 2016. N 5.
Муранов А.И. Международный договор и взаимность как основания приведения в исполнение в России иностранных судебных решений. М., 2003.
Мухаметшин А.Э., Сарваров Д.М. Категория «публичный порядок» в контексте применения норм глав 30 и 31 АПК РФ в российской судебной практике // Закон. 2019. N 7.
Плешанова О.П. В мире животных // Закон. 2019. N 12.
Узелац А. Неисполнение судебных решений как системная проблема стран с переходной экономикой // Европейский гражданский процесс и исполнительное производство: сб. матер. Междунар. науч.-практ. конф., г. Казань, Казанский (Приволжский) федеральный университет, 25 марта 2011 г. / отв. ред. Д.Х. Валеев. М., 2012.
Узелац А. Создание общих европейских стандартов в исполнительном производстве (прецедентное право Европейского суда по правам человека и рекомендации Совета Европы) // Вестник гражданского процесса. 2011. N 1.
Фокин Е.А. Эволюция идей доступности правосудия в правовой науке и практике Европейского суда по правам человека // Международное правосудие. 2018. N 4.
Хлестова И.О., Щукин А.И. Признание и приведение в исполнение иностранных судебных решений, принятых в связи с производством по делам о банкротстве, в свете Типового закона ЮНСИТРАЛ 2018 г. // Журнал российского права. 2020. N 1.
Авторы: Е.А. Фокин, П.О. Молибога
Телефон: